Тирания и современное общество
Максим Шевченко
Давайте начинать. Wir sind des Geyer swarzer haufen, wir wollen mit Tirannen rauchen. Дорогие друзья, мы начинаем второе заседание клуба Флориан Гейер. Первое прошло некоторое время назад и имело достаточно серьезные интеллектуальные последствия. Меня зовут Максим Шевченко, мне выпала честь быть ведущим заседаний клуба, который возник исходя из осознания необходимости понять и описать что такое либерализм, либеральное сознание, которое доминирует в современном западном мире и что можно ему противопоставить с точки зрения правого сознания, левого сознания, сознания, которое ставит по сомнение существующий порядок вещей и воспринимает мир как ошибку. Второй семинар клуба ФЛориан Гейер, который является клубом свободной интеллектуальной дискуссии, и проводит свои заседания не для пиара или СМИ, а для того чтобы помочь нам всем задать вопросы, найти на них ответы и обсудить в открытой дискуссии важнейшие темы современности. В конце прошлого заседания возникла идея посвятить следующее заседание теме тирании в современном мире. Тирания — слово понятное, издревле тираном считался тот, кто до конца не легитимен, или вообще не легитимен, в реализации своей власти. Может быть, у собравшихся здесь есть какое-то другое видение тирании. Есть такая точка зрения, что современный мир, несмотря на декларируемые принципы свободы, равенства, братства, справедливости, свободы слова и торговли на самом деле содержит в себе чудовищную тиранию. Эта тирания, возможно, деперсонифицирована и не имеет такого яркого лица, как имели раньше тираны, проживавшие на Родосе или в Серакузах, или тираны эпохи политического модерна. Что-то такое есть, что мы ощущаем на уровне интуиции и, я надеюсь, у нас сегодня получится обменяться мнениями по этому вопросу — есть ли сегодня тирания и в чем она заключается. Я сейчас прочитаю вопросы, которые были составлены к семинару основателем клуба — Гейдаром Джемалем. Позвольте, Гейдар Джахидович, я зачитаю эти вопросы от вашего имени. Эти вопросы не обязательно предполагают ответ, но в своем публичном размышлении вы можете к ним апеллировать и, возможно, они помогут вам развивать свои интеллектуальные построения. Первый вопрос — является ли тирания отдельным понятием, или принадлежит к синонимическому ряду деспотизм, диктатура, авторитаризм, тоталитаризм и т. д.? Связана ли тирания с чужеземной оккупацией или имеет автохтонный характер? Тирания — форма реализации власти или это нечто иное? Какова роль закона в условиях тирании? Может ли свобода выступать в роли тирании, казаться тиранией, или, наоборот, тирания выступать под маской свободы? Является ли произвол характеристикой тирании? Обязательно ли тирания воплощена в персоне тирана? Какова связь семьи и тирании на уровне экзистенциального опыта? Тирания и пол — как мужчины и женщины выступают в роли носителей и жертв тирании — гендерное распределение ролей. Обреченность тирана — является ли тиран искупительной жертвой? Противостоят ли тирании идея свободы или идея самоидентификации? Неотделима ли тирания от юдоли человеческой? Может ли быть тирания легитимной? Вот эти вопросы, просьбы придерживаться регламента — 15 минут на доклад. У нас есть заявленные доклады. Хочу в двух словах напомнить почему наш клуб называется так странно для русского уха — Флориан Гейер. Флориан Гейер был немецким аристократом, рыцарем, который в годы крестьянской войны перешел на сторону крестьянского народа и создал отряд, сражавшийся под знаменами Томаса Мюнцера и народа, сражавшегося против тирании и произвола католической церкви. Его солдаты называли swarzer haufen. Флориан погиб в этой борьбе, а его имя осталось символом как левого так и правого сознания, символом борьбы против тирании и произвола клерикализма и власть имущих, которые говорят о том, что власть есть власть, а остальные люди должны довольствоваться совей юдолью земной. Мы выбрали Флориана Гейера как человека, имя которого известно и популярно в контексте иных попыток переосмыслить классический ход истории, которые имели место в конце 19 начале 20 века и как человека, о котором писал Ф.Энгельс в своей «Истории крестьянской войны». Наверное, многие из вас знают песню и марш Флориана Гейера, который исполнялся группой Rammstein. Эта песня была написана в конце 19 века в немецкой социалистической среде. Нас спрашивают — почему вы не назвали клуб русским именем, мало что ли русских имен? Мы стоим на позиции, что истина универсальна, и восстание человека за правду, справедливость и сотрудничество с народом носит универсальный характер. Флориан Гейер является символом сотрудничества образованных слоев, которые выросли по своему праву рождения в иной возможности восприятия и преображения мира с тем народом, которому, в основном, уготована участь жить, работать и умирать, отдавая свою энергию власть имущим. Итак, я закончил со своим вступлением и первое слово я предоставляю человеку, который является еще одним интеллектуальным инициатором и создателем клуба, наряду с Гейдаром Джемалем.
Однако сначала выступит первый основатель клуба, Гейдар Джемаль, а Александр Гельевич Дугин, о котором я говорил такие теплые слова выступит после Гейдара Джахидовича. Пожалуйста, Гейдар Джахидович, прошу вас. Каждый выходит сюда к трибуне и развивает свою мысль, давайте послушаем. Надеюсь для иностранных гостей наши друзья, обладающие способностями синхронного перевода, помогут понять содержание происходящего. Спасибо.
Гейдар Джемаль
Как я уже говорил я не докладчик, я просто скажу вводное слово, которое прошу принимать исключительно как создание некого пространства, и не в коем случае не какую-то сигнальную ноту, которая должна каким-то образом оказывать влияние. Идея посвятить это заседание теме тирании в современном обществе родилась не в результате проработки списка тем, т. к. в списке ее нет. Это идея родилась в ходе обсуждения проблемы демократии на предыдущем заседании. Было предложено поговорить о тирании как о факторе, логически связанным, противостоящем или как-то подлежащем понятию демократии во всех ее нюансах. Поэтому я решил, что это будет очень уместно, прежде чем двигаться дальше остановится на этом понятии, которое выбивается из более практического списка тем, что у него есть отчетливый метафизический привкус. Я бы привлек ваше внимание к тому, что, если предыдущая тема, тема демократии имеет социально-политическое измерение, то тирания сразу выносит нас на метафизический уровень, являясь гораздо более глубоким и фундаментальным понятием. Почему? Потому, что тирания содержит в себе вкус гераклитовского конфликта, противоречия между вещами. Это некий фундаментальный конфликт и нам нужно понять что с чем конфликтует. С моей чисто субъективной точки зрения тирании заложена в самих основаниях реального бытия, реального существования, самой реальности. Тирания является характеристикой бытия потому, что она обретается на стыки личности, вброшенной в это бытие и бытия как среды, которая оказывает беспощадное и страшное давление на точку одинокого субъектного присутствия. Дело в том, что человек, оказываясь рожденным в этом мире, в классической ситуации испытывал давление сразу трех концентров сферически располагающихся вокруг его жалкого огонька личного, смертного существования. Наиболее далеким и всеобъемлющим концентром является мир невидимый, мир тех фундаментальных сил, которые определяют события, судьбу. Следующим, более близким концентром является космос, с его жестким детерминизмом, который определяет, для человека прошлого жить ему или нет, будет ли урожай или будет засуха. Наиболее близким концентром является социум, облекающий его как перчатка и являющийся заглушкой между ним и космосом, между ним и невидимым миром первопричин, или, как считали древние политеисты, между миром богов. Это именно социум, с его, более тесными концентрами типа клана, семьи и т. д. Проблема в том, что современный социум сожрал более далекие концентры, сожрал природу, превратив ее в часть человеческого фактора, а потом сожрал мир невидимый, не отменив его, а просто распространившись на этот невидимый мир, превратившись в ту самую магическую и олимпийскую сферу, которая программирует сам ход физических событий вокруг него. Современный человек имеет дело с социумом как с альфой и омегой ситуации бытийной среды, которая давит на него как на этот огонек. Тирания ли это? С моей точки зрения — да, абсолютная, т. к. я убежден в том, что сознание является не функцией от бытия, а наоборот — чем-то противостоящим бытию, абсолютной точкой оппозиции, абсолютным оппонентом бытия. Сознание и бытие — это враги, они находятся в неизбывной связи, которая, тем не менее, построена на оппозиции, на болезненном противостоянии. Если бы нужно было бы привести пример онтологической тирании, я бы вернулся к любимому мной образу отражения в зеркале, потому что движение оригинала, которое заставляет изображение следовать за ним — это как раз образчик тирании. Почему это образчик тирании, а не водительства лидера? Оригинал перед зеркалом не есть лидер, т. к. он поднимает руку потому, что ему захотелось почесать левое ухо, а отражение в зеркале вынуждено действовать абсолютно вне контекста смысла, целеполагания. Оно просто действует потому, что оно отражение, у него нет никакого иного выбора. Идея привязки отражения к оригиналу — классический и наиболее острый пример тирании. Естественно, что если у отражения просыпается хотя бы какой-то лучик оппозиции, лучик сознания — оно стремится к рассогласованию своей ситуации с оригиналом. В этом смысле мы можем говорить именно об онтологической, бытийной природе тирании, которая является доминацией иррационального, доминацией доартикулированного, доминацией тотальносущего над тем, что взыскует смысла, тем, что требует разгадки, над тем, что требует оправдания. Иррациональное господствует над рациональным, и топчет его. И в этом смысле тирания вздорной матери над беспомощным ребенком — это еще один пример, который очень хорошо иллюстрирует экзистенцию тирании. Но это мои собственные представления, которые я предлагаю как некую позицию, в некотором смысле как вектор позиции клуба, но мы хотим услышать здесь абсолютно свободные и непредопределенные изложения наиболее глубоких подходов и дискуссию вокруг них, которые создадут объемный, полноценный портрет тирании. Тирания, на мой взгляд — это самый важный метафизический элемент, который спущен к нам вниз, и является актуальным здесь, внизу. Это та метафизика, которая крайне важна для повседневного момента. Спасибо, давайте перейдем к докладам.
Максим Шевченко
Спасибо, думаю, что еще Вы в обсуждениях еще неоднократно выступите. Александр Гельевич, пожалуйста, прошу Вас.
Александр Дугин
Благодарю Вас за представление и хочу поприветствовать всех наших гостей, которые присутствуют на заседании клуба ФЛориан Гейер. Уважаемого шейха Абдуль Вахида Полвичини, крупнейший духовный авторитет современной Европы, Яхио Сержио Полвичини, Клаудио Мутти, Амар Амина нашего брата и друга, представителя буддийской традиции, наших старых и новых друзей. Очень приятно, что в этот раз мы проводим в столь представительном составе. Готовя доклад по тирании мне, конечно, сразу пришло в голову, и не могло не придти, тема следующего заседания. Первое было демократия, второе — тирания, из трех пееративных, отрицательных форма правления у Аристотеля осталось только одна — олигархия, сам Бог велел посветить следующее заседание именно этому. Что такое тирания? Термин греческий, и впервые систематизирован Аристотелем — т. е. предложил смысл, семантика этого слова, в рамках своей шестичленной модели, исчерпывающей политические системы. Поскольку в отличии от нашего друга Исраэля Шамира я считаю, что время утекает лишь в ад или и как видел в «Федоне», в последнем своем видении Сократ — все реки текут в ад, поэтому все реки, и река времени, текут только вниз. Аристотелевская схема деления политических систем мне представляется совершенно актуальной сегодня, и если сегодняшняя схема чем-то отличается, то это только в худшую сторону, все более и более пародируя ту модель политической структуры, вскрыл великолепно, раз и навсегда, я считаю. Никто меня пока не убедил в том, что к этому можно добавить что-то новое. Напомню о том, как понимает тиранию Аристотель. Он предлагает структур политического правления, которые можно разделить на две троицы, возникает довольно простая симметрия. Существует три плохие формы правления, выделяемые Аристотелем — тирания, которая представляет собой власть плохой единицы, узурпатора. Единоличное правление, которое не имеет легитимации, об этом Гейдар Джахидович сказал. Есть другая плохая форма правления — олигархия, нескольких плохих, достигших этой власти подкупом или подлостью людей. И есть третья плохая, пееративная модель правления, которая называется демократией, которая представляет собой власть беснующейся черни, об этом мы говорили на прошлом заседании. Совершенно все правильно Аристотель сказал, то, что мы имеем позже и сейчас по-моему прекрасно описывает именно эта модель. Итак, бывает три нелегитимных модели, нелегитимная единица — тиран, нелегитимна маленькая группа — олигархия и нелегитимная чернь — демократия. Так считал Аристотель. Им он противопоставлял положительную троицу правление: легитимная власть одного — монархия, легитимная власть группы — аристократия, и легитимная власть многих — полития. Мне кажется, что сегодня все ровно так и обстоит, и то с чем мы имеет дело — демократия — это власть беснующейся черни, и не больше. Неслучайно мы говорим сегодня не о политии, а о мировой демократии. Занимаясь демократизацией мы пытаемся наделить эту грязную, неспособную править собой чернь властью, с которой она не может справиться. Так было при Аристотеле и ровно так и обстоит дело сейчас. Поэтому на самом деле мы могли бы полностью с этим согласиться. В чем пееративность, т. е. отрицательность, уничижительность тирании для Аристотеля? Он определяет смысл тирании двумя способами, первое — династически нелегитимная власть, т. е. это власть узурпатора, которая правит не по закону монархии, а приходит откуда-то сбоку, чаще всего снизу. Тиран отличается от монарха низостью своего происхождения, бастардностью или непринадлежностью тому роду, который по закону должен править. Второй момент — тиран является нелегитимным с социально-культурной точки зрения, т. е. нарушая устои этого общества не по династическим параметрам, а нарушая религиозные или социокультурные нормы, поскольку, в некоторых случаях, есть необходимость избрать царя не из правящей династии, и вот тогда вступает другой принцип легитимности. В обоих случаях тиран не соответствует либо тому, либо другому принципу легитимности. В этом отношении тирания противопоставляется монархии, монарх — легитимная власть одного, тирания — нелегитимная. Аристотель говорил о связи тирании с демократией, и, более того, он говорил, что за эпохой демократии обязательно идет эпоха тирании. Почему? Потому, что неквалифицированная беснующаяся чернь, не чувствующая вкуса социокультурной легитимности, неквалифицированная чернь выбирает представителя достаточно сомнительного, т. е. тирана, а не монарха. Полития способная выбраться монарха, демократия выбирает тирана. Неслучайна эта связь. Когда говорится, что демократия чревата тиранией — это не значит, что полития чревата монархией, речь идет о том, что неквалифицированные люди, плохо соображающие кто они сами есть, выбирают приблизительно такого же мерзавца и ставят его над собой. Это тесно связанные явления, с точки зрении того, что она принадлежат к одному ряду, по Аристотелю, они связаны принципиально нелегетимностью. Дадим еще определение тирании, например, в лексике Карла Шмитта. Он разделял, как мы знаем, суверенную и комиссарскую диктатуру. Диктатура — это технический термин, и ничего в нем плохого нет. Комиссарская диктатура — диктатура со смыслом, когда сам диктатор служит какой-то задачи, а суверенная диктатура — когда диктатор не служит никакой цели, наоборот подчиняет себе всю политическую систему. Соответственно с точки зрения шмиттовской модели тирания является синонимом суверенной диктатуры. Обращаю внимание — суверенной диктатуры. Нельзя назвать суверенной диктатурой диктатуру Сталина или Ленина, или Гитлера, это была комиссарская диктатура. Суверенная диктатура — это Калигула, это Нерон — т. е. что хочу, то и делаю, государство — это я, скажем так. Она может быть легитимной и нелегитимной, по крайней мере она сверхзаконна. Теперь пару слов о легальности тирании, очень важный момент. Обязательно ли связывать тиранию с нелегальностью? Вот здесь вопрос спорный. Тут вопрос о том, что первично — власть или закон. Я думаю, что здесь надо заходить с понятия суверенности. На самом деле кто суверенен? Опять вспоминаем Карла Шмитта — суверенен тот, кто принимает решение в чрезвычайных обстоятельствах. Тот, кто суверенен — тот и создает закон, и законен. Власть конституирует закон, и потом уже либо ему следует, либо нет. Поэтому любая власть может легализовать сама себя. Когда человек или группа людей оказывается в положении суверена — в этот момент она является творцом закона, и дальше после этого все остальное приходит в рамки легальности. Но мы это хорошо знаем на примере нашей истории. Кто только не захватывал и не продолжает захватывать власть в нашей стране, и как только это ему удается, кем бы он ни был, личность, группа, династия — после этого закон работает на него. В нашей стране это очевидно работает — вначале суверенитет, потом легализация. По сути дела тирания совершенно не должна быть основана на служении закону. Она может быть законной. Человек может придти к власти и утвердить свою тиранию, может захватить власть и потом ее легализовать. Тирания обычно используется тогда, когда нарушается связь с легитимацией, при этом тирания вполне может быть легальной, первое что делает любой тиран — легализует собственное правление. Если мы будем походить с легалисткой точки зрения, мы фактически никогда не сможем дать определение тирании, поскольку с легальной точки зрения, как только тиран приходит к власти, он выпускает декрет, легализуя свое правление. Легалисткое определение диктатуры очень сомнительно. На обвинение в диктатуре любой скажет, что пришел к власти совершенно легальным способом, потому, что он этот способ создал. Тирания была нормой, в Греции, вообще это не было аномалией. Тиран Дионисий, или родосский тиран, о котором говорил господин Шевченко — это обычная, нормальная вещь. Греки были трезвыми людьми и называли вещи своими именами и не всегда вкладывали в эти имена пееративный смысл. Чему соответствует тирания сегодня? Многие удивятся, но на самом деле она соответствует президентской республике, там где есть утвержденная демократия, т. е. власть беснующийся черни. Она утверждает над собой, не имея на этот никаких полномочий, некого суверена, он становится президентом. Если он будет в свое правление включать элементы нелегитимного единоличного правления, то он сможет выступать современным аналогом тирана, поэтому тирания может быть осмысленна и в современных терминах и является обычной вещью. Теперь можно рассмотреть политические альтернативы тирании. Самой главной альтернативой тирании является монархия. Если существует власть одного, то это либо тирания либо монархия. Легитимная власть одного — это монархия, и уже к монархии Аристотель никаких претензий не имеет. Более того, он считает, что чем больше политическое пространство, которое оказывается в зоне влияния тем более оптимальной является пространство, чем меньше пространство — тем больше шансов устроить политию, власть квалифицированного большинства. В малых коллективах должна доминировать полития, в средних — аристократия, в больших обществах — монархия или империя. На самом деле против плохой перееративной власти тирана можно предложить хорошую власть монарха, если сохранить единоличный принцип, либо хорошую власть лучших — аристократию, либо власть квалифицированного большинства — политию. Вот какие существуют положительные альтернативы по Аристотелю. Кроме того существуют и отрицательные альтернативы тирании — олигархия, демократия. По сути дела по аристотелевской схеме, смена тирании на демократию или олигархию — это все равно, что менять шило на мыло. Одну злую власть на другую злую власть, одну несправедливость и нелегитимность на другую. С точки зрения качественного подхода к политике такая смена режимов не имеет никакого значения. Если мы противопоставляем тирании, по Аристотелю, олигархию или демократию — мы выбираем между палитрой ненужного и нехорошего, что-то друг друга стоящее. Соответственно в больших пространствах скорей мы имеем дело со сменой монархии и тирании, в средних — аристократии и олигархии, а в обществах малых — демократии и политии. В современности несмотря на стремление выйти за пределы этой аристотелевской схемы даже терминологически мы никуда не ушли, а это значит многое. Терминологически мы находимся в той же самой демократии, продолжая использовать эту же модель. Конечно, когда мы говорим о критике современного мира, то мы видим демократию, и поэтому критика современного мира может распространяться на критику власти неквалифицированной черни, как у традиционалистов. Сама современность говорит: мы — демократия! Те, кто не любят власть, говорят — вы власть распоясавшейся черни. Первый уровень конспирологии говорит о том, что чернь не способна сама собой править, надо распознать тех, кто понимает как устроен механизм оболванивания этой черни. Мы допускаем, смотря на чернь, мы понимаем, что она править не может, значит за фасадом демократии должна скрываться олигархия. Первый уровень конспирологии — опознание за демократией олигархического ядра, которое правит. Олиграхия — это власть нескольких, подлых, худших, нелегитимного меньшинства. Это заговор банкиров, монополистов, разных других клубов, о которых Гейдар Джахидович говорит. Генон в идее контринициации как раз и описывал эту олигархию, это посвященный Сатаны, который за фасадом демократии правит миром. Множество версий конспирологии, мы их не будем рассматривать, хотя в принципе распознание за демократическим фасадом, откровенной плохой модели, олигархии — это, в общем, вписывается в Аристотелевскую модель — они тесно связаны. Олигархия — объект конспрологического выяснения. Но нас просили подумать о другом, о тирании, и вот это мне кажется очень интересным предложением, с точки зрения того, как устроена современность. Мне представляется, что современность можно представить в качестве трех кругов. Внешний круг — демократия, так современность сама себя описывает и объясняет. Внутренний круг — олигархия, которая объясняется на первом этаже консприрологии как выделение групп влияния, экспертных групп, которые влияют на экономические, политические и масс-медийные процессы. Это мировая глобальная мировая олигархия, именно олигархия, а не аристократия, потому, что по Аристотелю в плохом режиме за фасадом демократии должна скрываться именно олигархия. Однако существует и второй уровень конспирологии, третий круг описываемой модели, ядро — тирания, как власть одного, нелигитимного правителя, скрытого за двумя слоями внешней самопрезентации. Иными словами мы подходим к самой теме «Тирания сегодня». За первым кругом демократии, власти черни, смотрящей телевизор и жрущей гамбургеры, стоит власть олигархии — подлых, действующих с помощью подкупа и действующих с помощью лжи заговора тех, кто эксплуатирует доверчивость и костность масс — это мировая олигархия. Эта олигархия, выстроенная вокруг одного. Если у нас есть такая система, то должен существовать еще один уровень наиболее скрытый — уровень тирании. Мы должны, на самом деле, распознать того, кто находится в центре современного мира, и он и есть тиран. Не тирания, а тиран в центре в данном случае. Мы должны понять кому служат олигархи, кто является господином глобальной олигархии. Здесь, на мой взгляд, мы подходим к очень традиционалисткой теме — о Князе Мира Сего. Обратите внимание — Князь Мира Сего, а не князья Мира Сего. Существует единая инстанция мирового господства, которая находится в центре мировой олигархии. Эта фигура может быть не просто описана в конспирологических терминах, не просто называться тем или иным религиозным именем, но она может быть подвергнута деконструкции или социологическому анализу. Вопрос о выяснении структура тирана современного мира не является банальным определением индивидуума, выполняющим эту функцию. На сам деле кто он — тиран, кто он — Князь Мира Сего, как география, индивидуальные свойства, это изучение, на самом деле, уход от проблемы. Кто он — это не принципиально, и более того — совершенно не принципиально есть ли он. Дело в том, что это функция, идентичность, фигура, которая конституируется политической необходимостью. Мы не знаем есть ли он, но очевидно что он должен быть. Дедуктивно он необходим для этой модели с точки зрения ее конструктивной организации, логики существования современности. Мне представляется, что это может служить одной из интересных тем, тема социология Антихриста, или деконструкция Князя Мира Сего. На самом деле он и есть тиран, который стоит в центре современной ситуации. Однако что дает нам подобное утверждение? С одной стороны — много, т. к. существуют развитые символические ряды, которые позволяют нам описать атрибуты этого тирана. Тиран, даже если мы не знаем онтологически о его локализации, мы можем спокойно разбирать идентичность символическими, функциональными способами. Мы можем дать дескрипцию тирана современного мира, и дескрипцию довольно точную и почти однозначную. Мне представляется, что задача построения концептуальной, гносеологической конструкции, выяснение кто сегодня является князем мира сего и какова идентичность тирана — это может быть представлено в качестве тройной проблемы. Первое измерение проблемы традиционалисткое, религиоведческое, эсхатологическое. Второе — социополитическое, поскольку устройство современного политического процесса, и даже если мы не знаем тирана, он должен быть, значит можно и нужно найти. Третий вопрос — вопрос конструктивизма. Не особенно связываясь с индивидуацией этой фигуры ничто не мешает нам, с точки частоты социополитической модели сконструировать то, о чем мы говорим, описать портрет, также как готовят в милиции портрет совершившего преступление. Мы может определить какого цвета у него глаза, какой у него рост, мы можем написать психоаналитическую историю антихриста даже если его онтологически нет. Мне представляется, что в духе постмодернистких практик деконструация антихирста, в сочетании с традиционалисткими методами и с социологическим аппаратом представляет собой наиболее занимательное и интересное, и довольно слаборазвитое направление. Даже если тирана нет — мы можем узнать о нем очень и очень много. Благодарю вас.
Исраэль Шамир
Два замечания. Если все это так хорошо выстраивается по Аристотелю, тогда как мы объясним то, что в начале 19 века так часто мы слышим «Тиран, тебя я ненавижу, твою погибель, смерть детей» и т. д. Почему тиранобойство становится столь популярным именно в начале 19 века? Почему тогда царь, который легитимен, постоянно называется тираном? Как это можно объяснить? Я считаю, что это не вписывается в Аристотелевскую модель, которая, на мой взгляд, устарела и не подходит для анализа современности. Это вписывается в модель Грамши, который дал ключ — есть господствующая парадигма, тот, кто нелегитимен, в рамках господствующей парадигмы — тот и является тираном. Десять раз изберут Путина — все равно он останется тираном с точки зрения западной господствующей либеральной парадигмы. Поэтому и Кадаффи нелегитимен. Иными словами, легитимность не связана с законностью процесса. Мы попытались сказать, что любой тиран может себя узаконить, это было возможно в мире до Грамши, после — нет. На самом деле до Грамши все было также, просто он дал какие-то средства для легкого описания этого дела. Есть форма легитимирования, и эта форма не дана в руки произвольному тирану.
Александр Дугин
Мне кажется здесь немного неточное определение. Никто, особенно во Франции, не обвинял Наполеона в том, что он был тиран, хотя то, что он был тираном — это очевидно. Кто его обвинял? Политические противники, которые обвиняли русских монархов в нелегитимности, это было либо представители пропагандистских враждующих сторон, которые сами обладали монархиями, и критиковали то, что не укладывалось в их собственную систему. Это просто оскорбление, такое же, как сегодня — фашизм. Человека называют фашистом — никто с ним не здоровается, и не важно, что человек не имеет никакого отношения к фашизму. Точно также и тиран. Для Аристотеля было все равно — тиран, демократ или олигарх. У нас многие говорят — мы молодцы, мы олигархи, и что? Так Березовский говорит. Какой-то период и фашистом было прилично считаться. Одно дело использование термина как пееративного, оскорбительного ярлыка, другое — признание тирании как принципа. Кто называл в России тиранами монархов? Те, кто оспаривали либо их легитимность, либо сторонники установления нового режима, например аристократии, кем и были декабристы. Они хотели выставить аристократию против монархии и использовали пееративное значение слова «тирания» чтобы нехорошим образом назвать царя. Такое использование термина в пропагандистских целях не следуют путать с социологическим смыслом тех явлений, о которых мы говорим. Что касается грамшизма и его скрытой гегемонии, то я не вижу в этом ничего специфического, отрицающего эту модель. Гегемония, по Грамши, это насилие, которое людьми не воспринимается как насилие. НУ и что? Я об этом и говорил, что за демократическим фасадом вполне может скрываться олигархическая и тираническая модель. Множество укор в тирании используется как пропаганда. Мы знаем откуда появились газовые камеры, в первую мировую войну сербы бросили эту идею, что немцы сербов в газовых камерах сжигают и использовали какие-то печка в качестве наглядной демонстрации. Потом это стало определенным клеше, и дальше мы знаем. По крайней мере, такие обвинения, особенно воюющих сторон, в тирании, фашизме, каннибализме, пожирании детей и т. д. — это просто прием полемики, и мы, как люди занимающиеся серьезными вопросами, должны четко разделять способы использования терминов.
Исраэль Шамир
Спасибо, замечательно разъяснение, понятное и емкое, но оно сводит возможность называния кого-то тираном к полемическому использованию разными сторонами конфликта. Захотели назвать тираном — назвали — это же не так.
Александр Дугин
Именно так, именно! Захотели назвать фашистом — назвали. Если ты говоришь, что ты не фашист — значит ты точно фашист и скрываешь это. Так и есть в политике. Либо мы серьезно говорим, тогда надо анализировать семантику вещей. Тирания — это ругательство, в том смысле, о котором вы говорили — это ругательство, и мне кажется не более того. Диктатор-то же самое, хотя, по сути, диктатор лишь обладает некоторыми временными полномочиями. А у нас диктатура — оскорбление. В этом отношении оскорбление и содержание путаются. У нас перепутана политическая наука и политическая борьба, а это разные вещи. Есть термин и есть слово, в обычной жизни мы употребляем слово, а в научной — термин, значения их может сильно расходится в разных науках. В политологии, социологии слово тирания имеет такую семантику.
Алексей Иноземцев
Александр, скажите, пожалуйста, в чем метафизическая основа тирании?
Александр Дугин
Это сложная тема, я как раз хотел бы ограничиться политологическими формами, о метафизике говорил Гейдар Джахидович, свою версию. Я вообще не задумывался об этом, если честно, поэтому мне представляется, что здесь можно ограничится, прояснив семантику социополитического термина и структуры, соотносится с этим представлением. Я хотел бы сказать, что очень важно понять границы и содержание той пееративности, которая в этом термине содержится. Очень важный вопрос господина Шамира, именно связан с тем, чтобы определить границы, в каком смысле мы можем использовать границы строго в социополитическом смысле, а где у нас возникают обобщенные, оскорбительные значения. Тирания — это плохое единобожие или злой демиург — вот что такое метафизический аналог тирании. Демиург может быть воспринят положительно, как в неоплатонизме, может быть отрицательно. Может быть Царь Мира, а может Царь Мира Сего, эта проблематика у Генона хорошо обозначена. По аналогии с социополитической системой, перенесенной на метафизику и религию можно говорить о наличии или неналичии благого Бога и неблагого Бога. Тут либо дуализм, либо злой демиург, который является тираном, а добрый — монархом. Я бы ограничился этим уровнем, Гейдар Джахидович захватил более сложные сферы, и это отдельная тема.
Мямлин Кирилл
Обязательно тиран — это конкретная фигура, или он может быть фигурой вымышленной?
Александр Дугин
Это я и хотел как раз сказать. Это самый интересный вопрос. С точки зрения конструктивисткого метода в социологии, философии вообще не имеет значения, есть ли этот тиран как индивид, это может быть конструкт. Но он обязательно должен быть с точки зрения структурно-функционалисткой, а это значит, с точки зрения письма, структуры это должен быть не обязательно индивид, но персона. Персона, как мы знаем, это социальное явление. Персональный тиран должен быть, а индивидуальный — это вопрос открытый. Благодарю вас.
Михаил Хазин
Я искренне благодарю за возможность выступить здесь. Я человек не ученый, поэтому я с большим интересом прослушал уважаемого Александра Гельевича, и мало что понял, но я буду говорить, если так можно выразиться, в научно-практическом стиле. Давайте вспомним два эпизода. Эпизод первый — разговор Александра II с его военно-морским министром. «- Государь, нужно быть самодержцем, но не тираном. — А в чем разница?» Кто другой издается законы, самодержец их исполняет, а тиран нарушает. Еще один пример — фильм «Иван Васильевич меняет профессию», где стрельцы начинают кричать «Царь ненастоящий!». Они протестуют не против монархии как таковой, а против конкретного царя. С точки зрения научно-практической мне кажется, что тирания возникает тогда, когда общество в целом не воспринимает верхушку, не буду вдаваться в детали, то ли политическую элиту, то ли государя, легитимной. Царь ненастоящий, или элиты неправильные. Есть по этому поводу масса разных историй, например я глубоко убежден, что гражданская война и вообще революция в России 1917 года, обе революции, были следствием того, что она стала ареной борьбы двух технологических зон — германской и британской и, в общем, большевики победили, это была германская линия. Главное тут в другом. Последние 30 лет западное общество вполне себе признавало свои элиты, они были легитимны и потому могли себе позволить играть в демократию. В то же время, война с СССР, не на жизнь, а на смерть привела к тому, что элиты довольно сильно подорвали экономику, поддерживая уровень жизни общества, создавая средний класс. Нынешний кризис, можно отвлечься от его механизмов, но нельзя отвлечься от его последствий. Главное социально-политическое следствие этого кризиса состоит в том, что у нас Главное социально-политическое следствие этого кризиса состоит в том, что у нас не будет среднего класса, нигде, не в одной стране мира, за исключение отдельных стран типа Швейцарии, и то это под вопросом. Исчезновение среднего класса, на базе которого была выстроена система отношений элиты и общества, неминуемо разрушает легитимизацию всех современных политических элит. Это создает проблему, решение которой невозможно в рамках демократического общества — это исключено. Элиты никогда не отдают власть, а если общество лишает их легитимности, то любое их действие становится преступным в глазах общества. Классический пример — если в декабре или марте у нас произойдут абсолютно, до идиотизма, честные выборы, посчитав каждый голос — общество все равно не признает их результаты. Какими бы они ни были. Современные российские элиты в глазах общества нелегитимны. Причем в двухтысячные годы была возможность сделать ситуацию, когда нелегитимные коммерческие элиты сменились бы легитимными государственными элитами, у Путина был соответствующий картбланш, он его истратил. На самом деле он и не собирался его реализовывать. В результате сегодня единственный выход их того положения, в котором оказалось все человечество — выход через чреду крайне жестких диктатур, которые должны сделать одну из двух вещей: либо они должны подавить некоторое меньшинство с тем, чтобы большая часть общества признала их легитимность. Как это сделать — я не очень представляю, потому что падение уровня жизни в Америке или Европе в среднем составит 50%. Компенсировать это падение невозможно, значит должна быть такая тотальная резня верхних классов. Либо нужно вырезать то общество, которое имеется сегодня. Вырезать не только физически, но и идеологически. Классический пример — победа Ислама в некоторых христианских, на сегодняшний день, странах Европы. Там есть общество, у которого католические или протестантские традиции, оно не признает современную элиту, приходит новая элита — исламская, и поступает с ним соответствующим образом. Мне кажется, что ключевым элементом при исследовании сегодняшней ситуации является понимание того, как именно может происходить этот процесс. Иными словами — какие элиты смогут сохраниться и какую цену они будут должны за это заплатить и в каких странах, какие элиты будут сметены, но в рамках сохранения существующей традиции. Грубо говоря, несмотря на то, что у нас в 1917 году пришли к власти большевики с глобальным проектом, в течении примерно двух десятилетий он приобрел традиционно русские черты, в рамках этой традиции и развивался, хотя глобальность сохранилась, примерно до начала 60-х годов, когда от нее отказались, и, быть может, зря. Третий вариант — полное разрушение общество в том виде, в котором оно существует сейчас. Мне кажется, что это исследование было бы наиболее интересным, и, соответственно, нужно понимать при этом будут проходить геополитические и экономические процессы. Пока я четко понимаю, что никаких исследований на эту тему нет, в некоторых странах это табу, в некоторых этим просто некому заниматься, но я бы предложил бы эту тему обсудить, и по возможности этой тему заняться и что-нибудь на эту тему нафантазировать. Я пытаюсь этим заниматься, но у меня рук не хватает. Спасибо.
Максим Шевченко
Спасибо, пожалуйста, вопросы, замечания, комментарии. Нет? Тирания хазинская торжествует?
Михаил Хазин
Исраэль, ну скажи что-нибудь жесткое.
Исраэль Шамир
Во-первых, хорошо, что уже второй из докладчиков уже нам предложил апокалипсическую картину, до сих пор у нас был Князь Мира Сего, но апокалипсиса еще не было, а сейчас он появился. Есть некоторая нелегитимность элит, это, собственно говоря, эквивалентно тому, что у китайцев называлось мандат неба.
Михаил Хазин
Нет мандата.
Исраэль Шамир
Мандата нет, когда не удается править. Если удается править, то мандат уже есть per se.
Михаил Хазин
Появляется. Я как раз об этом сказал, что экономически у современных элит при всем их желании нет возможности править, т. к. они выстроили систему управления обществом, ну и, соответственно, удовлетворение этого общества, через систему финансирования среднего класса, а эта система разрушена, среднего класса не будет. Это от 40 до 60% население крупных стран, которые никогда не простят этого. Это будут не просто нищие, а нищие, которые помнят, как они жили лучше, они никогда не простят. В этому смысле я даже себе представить не могу, что они будут делать. Вот в чем вся проблема. Бывают ситуации, когда элита может, но не хочет. Как называется человек, который может, но не хочет? Хочет, но не может — импотент, а может, но не хочет — сволочь. Тут другая ситуация, они не просто импотенты, они импотенты такие, анатомические. У них не только нет внутренних физиологических инструментов, у них уже отсутствуют первичные признаки. Падение жизненного уровня населения в Европе, в Японии, в США и некоторых других странах — неизбежен. Это будет длиться достаточно долго. Это поколение уже никогда не будет жить так, как она жило в 2006–2007, никогда. Скорее всего, и дети не смогут. Это также невозможно, как объяснить советской интеллигенции начала 80-х, в год смерти Леонида Ильича Брежнева, что им не будут платить зарплату просто за факт существования. При этом еще в нашей стране в начале 90-х можно было еще куда-то пойти за зарплатой. Кто-то нашел себе задницу, которую можно лизать в других местах, за пределами нашей Родины, кто-то еще чего то, но хоть какие-то были возможности, сейчас не будет никаких. И это страшно.
Максим Шевченко
Я понимаю, что президент ввел это выражение — «лизать задницу» в политический оборот, но наша борьба с тирании отчасти подразумевает и борьбу с лексикой
Михаил Хазин
А некоторые товарищи использовали ненормативную лексику, я слышал
Максим Шевченко
Это разные вещи. Есть лексика актива, а есть лексика пассива, если грубо говорить.
Гейдар Джемаль
Я бы хотел сделать маленькую реплику. Во-первых, я не верю в то, что Апокалипсис может придти через восстание бывшего среднего класса….
Михаил Хазин
Я про это не говорил.
Гейдар Джемаль
…в то, что средний класс, который будет помнить, как он жил до этого, устроит черт знает что. Апокалипсис может придти именно через Флориана Гейера, через пассионариев, способных жертвовать собой и возглавить низы, которые абсолютно не самостоятельны по своей экзистенциональной природе, в этом тайный смысл Флориана Гейера — это союз сильного со слабыми во имя трансцендентного. Возвращаясь к тирании я хотел бы немного сдвинуть тематику с экономической в сторону в нашей основной темы. Мы занимается тиранией, а не кризисом, сколь бы он интересен и фосценирующем не был. На эту тему я бы хотел бы спросить у Михаила Леонидовича, за пределами долгов и права священной частность собственности на долги, есть ли у него какое-то непосредственное экзистенциальное переживание тирании, что это такое, в непосредственном тактильном опыте.
Михаил Хазин
Вот сегодня у меня был непосредственный тактильный опыт, я прошу прощения за неприличное слово, получал визу в США. Максим Леонардович, я Вам скажу, кто меня пригласил — Вы мне не поверите! Меня пригласил Всемирный Женский Форум. Зачем он это сделал я не знаю, попытки выяснить у них зачем они это сделали ни к чему не привели. Я нашел здесь на Родосе, диалоге цивилизаций мы сидели за столом с тетенькой, которая участвовала в процессе моего приглашения, на вопрос кто же это придумал, она закатила глаза к небу и сказала, что она не может об этом сказать вслух. Я спросил — ну кто, ЦРУ, Агентство национальной безопасности, что она не может сказать вслух? Она сказала — ну что вы ко мне пристаете? Это была тирания, я вынужден был прежде, чем подойти к консулу и ответить на один-единственный вопрос, который он мне задал….какой вопрос задал мне консул, как вы думаете? Психология чиновника — она замечательна, он меня спросил — почему Ваша компания называется «Неокон». Но дело не в этом, а в том, что перед этим я был вынужден стоять в пяти очередях. В пяти, и все они были длинные, минут на 30–40. Вот это абсолютная тирания. К вопросу о среднем классе, Гейдар, я отвечу. Дело в том, что средний класс — это база того слабого меньшинства, которая пойдет за сильным. Во-вторых, нужно понимать, что одиночка не может драться в ситуации, когда его никто не поддерживает вообще, даже морально. Мы хорошо знаем чем закончил Че Гевара. Соответственно если его поддерживают, если каждый человек из бывшего среднего класса готов ему предоставить ему стол и кров, как это было в конце 19 начале 20 века с социал-демократическими и эсеровскими кругами — каждый интеллигент считал своим долгом ему помочь. Те самые сильные личности, о которых ты говоришь, которые были, есть, и будут самое ближайшее время получат неимоверную и неявную для власти поддержку. После чего с ними справиться будет совершенно невозможно, я имел ввиду ровно это. Это самая интересная тема сегодня. Знаменитая история что США строят концлагеря и готовятся к массовым беспорядкам. Это может быть правдой, может ею и не быть — важно другое. Высокотехнологическое общество, с глубоким уровнем разделения труда не может существовать в условиях такой жесткой тирании. Раб не может на галере создавать сложные технологические продукты. Это и означает, что они не готовы, они в глубине души считают что да, у них будет больше людей, которых надо будет жестко надавить, но в целом структура управления обществом останется, а она не останется на самом деле. Вот это мне кажется ключевой момент. Спасибо.
Максим Шевченко
Сейчас мне бы хотелось предоставить слово философу, Александру Секацкому, Александр, прошу вас
Александр Секацкий
Уважаемы коллеги, я сразу попробую перейти к сути дела, не теряя драгоценного времени, и попытаюсь как-то отреагировать на сказанное прежде. Когда мы говорим о тирании, мы видим в качестве главной помеху серьезному разговору ту аффективную волну, которая сразу же возникает и здесь она возникла. «Не при каких обстоятельствах!», «Смерть тирану!» — это та риторика, которая ограничивает возможность подхода к феномену. Точно также, как с случае воспевания свободы, за которой теряется сам экзистенциальный смысл свободы, также дежурные проклятия в адрес тирании не дают нам возможности выявить ее историческую роль, ту уникальную работу негативности, которая была совершена с помощью тирании, и ее социально-топологический смысл. Конечно, именно поэтому мы не можем не обратиться к грекам, как совершенно справедливо предложил Александр Дугин, поскольку именно греки — Платон, Аристотель, Ксенофонт, Сократ — анализировали тиранию также, как, например, они анализировали мужество, достоинство т. е. феномен, имеющий вполне определенные контуры, которые следуют нам учесть, для того, чтобы понять что же это такое с точки зрения метафизики или социальной антропологии. В работе «Государство» Платон когда говорит о том, почему тиран несчастен и дезорентирован (уникальнейший вопрос) он выводит тиранию не из испорченной царской власти, что было бы естественно, к из демократии, перешедшей в охлократию и именно через охлократию восходит к власти тиран и его слепота состояла в том, что он вынужден был угождать толпе. Он демагог и знает, как угождать толпе, но больше он ничего другого не знает. Пока оставим этот тезис. Посмотрим на исходную точку формирования тела социума, о которой говорит, например, Фрейд в своих работах «Тотем и Табу», или Рене Жерар. Когда мы рассматриваем публичную ситуацию дистрибуции власти, когда власть еще не является желанной, а представляет собой чудовищную форму тягости и отягощения, диктатуру церемониала и ритуала, там, где все пресловутые цари тождественны козлам отпущения. Мы обнаруживаем ситуацию, где не обладает свободой никто, и в последнюю очередь свободой обладает властитель, поскольку он вынужден радикальнейшим образом регулировать все, в том числе он, как японский микада не может подстригать себе ногти, он не может безнаказанно чихнуть, в общем, много чего он не может. Именно поэтому, как справедливо отмечает Фрейд в «Табу властителей» зачастую в таких условиях приходилось брать в плен иноземцев, принудительно ставить их на царский трон. Здесь еще речь не идет о тиране, перед нами классический социум, вернее архаический протосоциум, где существует жесткая власть вещего слова, жеста и диктатура церемониала. Первая возможность появления автора в политике состоит в том, что очередная волна вторжения иноземцев выбивает с командных высот социальности козлов отпущения и на это место приходит иноземец, кочевник, номад, который не имеет связи с социумом. Однако благодаря тому, что он туда приходит он обладает уникальной способностью диктовать авторское поведение, каприз, своеволие, самодурство, если угодно, и это величайшее достижение, с этого момента политика становится вообще хоть сколько-нибудь желанной. Только с этого момента политическая власть обретает весомость и смысл. Это первая точка, где после того, как иноземная элита отчасти ассимилируется тем телом социума, в которое она вторглась, перед нами появляется форма властителя, некую состоявшуюся династию, где перед нами появляется царь, который может свои жесты, капризы, странности продуцировать в качестве значимых расширений. Будучи царем, человеком, к которому сходятся все делегирования, вброс иноприсутствия, он действительно способен, будучи сверхиндивидом, регулировать жизнь социума, внося в него инновации. Поскольку работает метаперсональное расширение такого рода властитель способен к нему очень чутко прислушиваться. Независимо от того, повелит ли он высечь море, которое утопило корабли, или ввести в сенат своего коня, или совершить еще какую-нибудь странность и прихоть — он совершает очень ценное политическое деяние, он, как бы, разрушает рутинный хронопоэзис и вносит очень важные инновации, с которыми жизнь продолжается, обретает некую новизну, то, чего никогда не сможет сделать протосоциум, где существует диктатура церемониала. На самом деле мы получаем особого рода уникальную позицию, где сверхчуткость дает нам возможность первого автора в сфере политики, после чего появляются следующие авторы в политике, например поэты, могут изменить логику вещего слова и вместо мантры предложить стихотворение. Эта фигура действительно допускает возможность злоупотреблений. Злоупотребления появляются, когда эту законную власть преемственной чуткости к метаперсональным расширениям захватывает тот самым демагог или какой-нибудь командир дворцовой стражи. Он уже понимает, как в принципе можно управлять людьми, чтобы захватить власть, каким образом можно восходить к точкам сверхчувственного. Например к рыбакам империи, пиратам империи, бродячим актерам, прокаженным. Он не знает органических расширений, он ко всему этому слеп. Он не просто находится в пещере, но внутри пещеры у него есть своя собственная пещера, именно поэтому он промахивается. Его каприз, его своеволие оказывается замкнутым на себя, социум от этого ничего не получает, т. е. мы имеет дело с чистым деспотическим произволом, с тем, что называется именем тирания. Второй вариант связан со слишком большой длительностью пребывания на этом посту, когда наступает интоксикация власть, также как человек, слишком долго пробывший барокамере или под водой может получить кессонную болезнь. Чаще всего на закате правления происходят такие странные вещи, когда в целом очень полезная функция этого органического государства превращается в свою противоположность. Я хочу подчеркнуть очень важную вещь. Тирания — это сбой органического строя государственности, т. е. такого строя, который дает возможность метаперсональным расширениям, т. е. не просто контрактно выбранным в результате электоральных игр человеком, а возможность быть тем лицом, персоной, субъектом или сверхсубъектом, который, будучи самим собой, одновременно является носителем совокупности ожиданий своего народа или своих людей, это нечто органическое. Возможность тирании характеризует органическое государство. Важно подчеркнуть, что когда мы переходим к другому принципу государственности, к пресловутой англо-саксонской демократии или, скажем так, государству контрактного типа, там место для тирана не образуется в принципе, потому, что там фактически нет метаперсональных расширений. Политик, находится ли он у власти или только борется за нее, играет в определенную игру, электоральные и близкие к ним игры, которые мало чем отличаются от правил бизнеса. По большому счет, в отличии от тирана, он ходит на работу во власть, а помой, и на этой работе он не задерживается. Отработал 8 часов, пришел домой и на велосипеде выехал кататься, и больше его ничего не интересует, и все его понимают. Именно так устроено контрактное государство, неважно кем ты работаешь — президентом, министром, экспертом — ты на работе, а твое личное время — это святое. В рамках такого рода контрактной механической государственности тирании не существует. Одновременно это означает следующее — такого рода контрактная государственность, как правило, очень легко образует формы декоративных, опять же, суверенитетов. Понятно, откуда они берутся — настоящий упоенный властью находящийся на грани интоксикации властелин он думает об этом все время, он постоянно со своим народом, он сжимается в такт как сердце сжимается в такт всему организму в духе общей хроносенсорики. Иногда он выполняет роль блуждающего нерва именно посредством каприза, разрушая рутинные регулярности и дарую обществу инновации. Что из этого может извлечь социум? Очень много — например социум обновить себя, вернуть с неизбежного бытия-к-смерти, как сказал бы Кьеркегор. Например, в России, когда к власти приходит Петр I мало кто называл его тираном. Петр I принес с собой уникальный хроноресурс, до этого был царь-батюшка, теперь появился царь-детинушка, которые как играл в свои игры, в свои потешные войска, так он потом играл в потешную науку, потешную юриспруденцию, очень здорово освежил, внес необходимое ребячество в общий хронорубеж социума, и тем самым продлил его жизнь. Произошла апроприация, рецепция органической формы государственности. Монархи вносят свой личностный хроноресурс, важнейшие резонаторы общества. Понятно, что правовая контрактная государственность в принципе не способна это сделать. Она устроена совершенно иначе, и поэтому мы можем сказать так. Конечно, тирания — очень плохая вещь, но возможность ее наличия — это абсолютно точный показатель реального суверенитета, отличающийся от суверенитета картонного, декоративного. Если тирания невозможна в принципе, например в той же Словакии, то перед нами — картонный, декоративный суверенитет. Если она все-таки возможна, необязательно для этого она должны быть осуществленной, перед нами — сохранившаяся форма органической государственности, которая способна на редактирование и считывание инновационного поведения того или иного субъекта, который будет этим обществом использован. Это важно иметь ввиду. Последнее, что я хотел бы сказать — поскольку форма правовой контрактной государственности является, безусловно, доминирующей, и, соответственно, реальных суверенитетов остается все меньше — по-видимому мир постепенно приходит к следующему слову…. Мишель Фуко, в своих работах «Исправлять и наказывать», «История клиники» говорит нам о том, что на рубеже веков произошло так называемая медикализация безумия. Безумие перестало рассматриваться как форма одержимости дьяволом, когда необходим экзорцизм, изгнание дьявола, а стало рассматриваться как некий медицинский факт. Очень важный момент с точки зрения эпистем и политике тела. Сейчас мир походит, на мой взгляд, к медикализации тирании, т. е. за исключением двух-трех крупнейших суверенитетов все чаще возникает ощущение, что этот вопрос надо решать медицински, произошла явная интоксикация властью, явная передержка. Надо ее изъять и пристроить в особу клинику, именно в силу того, что мы должны руководствоваться теми политиками, которые проводят на работе строго свои 8 часов и не совершают глубинных резонансов, которые в принципе запрещены. Эта форма медикализации тирании… я иногда думаю, что какую он бы, вообще, хорошую роль сыграла. Есть террариум, океонариум, а мог бы быть тираниум, где-нибудь в столице Албании, куда было бы огромное паломничество желающих полюбоваться. Это бы очень многое спасло. Если бы диктатор или деспот знал, что его не привезут в клетке как Мубарака, и не убьют, дадут возможность пожить в этом тираниуме, кто-то будет автограф брать, он может гордиться, какой славно он тиранствовал в свое время, на него будут смотреть как на инопланетное существо. Таким образом можно было бы сохранить множество жизней, и одновременно с этим это подчеркнуло бы водораздел торжествующий механической государственности и оставшимися последними суверенитетами, которые могут позволить себе, на всякий случай, сохранять теоретическую возможность тирании, а значит и подлинного суверенитета. Вместе с опасностью приходит и спасительное, говорит Гельдерлин, точно также вместе со спасительностью существуют некая опасность. Спасибо.
Гейдар Джемаль
В ходе вашей очень интересной экспозиции, в которой сделан акцент на различия между органическими обществами и контрактными государствами, мы проигнорировали очень важный момент, который отметил Александр Гельевич в своем выступлении. За внешним кругом демократии стоит более скрытый круг олигархии, а далее уже там невидима фигура тирана. Вот действительно Гавел может уйти с работы и после 8 часов начать кататься на велосипеде, но ведь Гавел это не финальная инстанция. Не кажется ли Вам, что когда мы имеем дело с таким контрактным механическим обществом построенным на этом четком разделении частной жизни и общественной функции, что за фасадом этих неполноценных существ стоят люди, которые узурпировали для себя право на метаперсональное расширение, за счет того, что остальным либо в нем отказано и между ними и властью стоит такая заглушка Гавелов, катающихся на велосипеде. В действительности, ведь, все равно за фасадом этих странных существ есть кто то, кто работает в полном режиме 24 часа, потому что бытие, оно же никуда не уходит.
Александр Секацкий
Я просто не хотел затрагивать этот вопрос, но раз уж так я скажу несколько слов. Мне очень симпатичны соответствующие фрагменты анализы, только я думаю, что если речь идет об этой сингулярной точке, неизвестно заполнена она или пуста, неизвестно работает ли у нас презумция гиперподозрительности или мы точно знаем, что-то такое есть, которое стоит за всеми спинами, и за спинами всех спин. Даже если эта сингулярная точка Князя Мира Сего существует, она, вообще говоря, не работает в политическом расширении. Иными словами политическая, национальная государственность — это действительно тело социума, которое может представлять собой политического индивида, по крайней мере это некие странные игры, состязательность, агональность различных национальных идей, даже если они сводятся к некоторому камуфляжу. Тиран способен, благодаря метаперсональным расширениям преумножить свое национальное, а национальное — это каются в ноевом ковчеге, это то, что повышает квоту разнообразия мира. Что же касается этой пресловутой сингулярной точки, она бесспорно вненациональна, почему в ней нет метаперсональных расширений. Можно представить себе, что сейчас, когда социогенез может всякий раз запуститься заново, французы не окажутся французами, а станут джедаями или хоббами — мало ли какую точку идентефикации они себе выберут. В таком случае, если сработает сингулярная точка, распущен будет традиционный способ социализации в целом, в этом смысле даже фасадные суверенитеты могут оказаться распущенными. Речь пойдет о некотором прежизненном преображении тел и способа сборки субъекта. Лишь в этом случае можно понимать вот ту условнуе сингулярность, которую мы можем обозвать Князь Мира Сего.
Александр Дугин
Очень интересный доклад, я хотел Вам задать такой вопрос. Если посмотреть с этой точки зрения на структуру тирании, то получается, что Вы немножко переворачиваете аристотелевскую модель, и получается, что тиран как раз и легитимен, потому что улавливает тонкий и всегда первертный дух масс. Если я Вас правильно понял, будет ли образ Гелигабала, реконструируемый Арто пиком, с его театральными процессиями, участием в первертных шоу. Является ли это с вашей точки зрения легитимным правлением, ведь Арто и пытается описать, что полное это полное соответствие экстатическим ожиданиям римских граждан. Можно ли назвать описанную модель легитимной?
Александр Секацкий
С точки зрения легитимности это оценить достаточно сложно, тем более, что современные правила легитимности, обычно, апеллируют к электоральным играм. Здесь вопрос другой, в том, что фигура этого властителя, неважно как он будет именоваться — лидером, вождем — она действительно очень важно, но она настолько связана с тирании как, например, попытка вытащить жемчуг со дна моря связана с кессонной болезнью. Действительно всегда возможно интоксикация властью, есть некая опасность, но это великая работа негативности, именно потому, что тем самым тиражируется и редактируется каприз инновация, форма прекрасного слова. Здесь, кстати, госпожа дополняет господина, своеволие госпожи, зачастую, очень важным элементом исходного тиранического предъявления, а благодаря этому происходит различие, но до тех пор, пока допустим законный царь, даже лидер, наподобие Бонапарта, который смог захватить власть в силу уникальных личных качеств, до тех пор, пока он чует этот резонанс — он легитимен по сути, метафизически. Когда в какой-то момент происходит интоксикация власти, и он начинает жить, под собой не чуя страны, он эту метафизическую легитимность теряет, хотя бы даже он мог сохранить и чисто юридическую легитимность. По факту, с точки зрения того хора гласных, которых Аристотель постоянно уподобляет органическому государству, здесь, действительно, легитимность теряется тогда, когда этот хор начинает фальшивить, тот, кто должен быть его дирежером перестает улавливать сходящиеся к нему резонанса. И с этого момента он уже не верховный байкер, не предводитель скоморохов или прокаженных, а, всего-навсего тиран, который ничего не понял. Пока он понимает, пока он знает какая струнка за какой следует, он является уникальным хроноресурсом органической государственности.
Борис Межуев
Я боюсь немножко показаться выпавшим из темы, потому что все мое выступление будет попыткой ответить на первый вопрос: чем тирания отличается от диктатуры, деспотизма и других столь же авторитарных форм правления.
Мне кажется, что есть некоторая натяжка в том, чтобы обозначать словом «тирания» закулисные скрытые силы: скрытое правление, будь то правление каких-то закулисных групп, будь то правление Князя Мира Сего и т. д. Исходя из словоупотребления, тирания — это очень явленный тип диктатуры. Он может быть не явлен не в том смысле, что тиран постоянно устраивает какие-то процессии и постоянно демонстрирует себя народу, но, во всяком случае, его характер правления не скрывается. Его злоупотребление правлением, потому что это тирания оценочный термин еще со времен Античности, есть определенная сторона этого понятия, которая характеризуется демонстративным проявлением этих злоупотреблений. Трудно сказать «тирания Князя Мира Сего»: это уже не тирания, это уже иная форма господства.
Изначально, когда я готовился к этой теме, мне хотелось сказать, что тирания — понятие очень субъективное, потому что слово «тирания» — это несправедливая диктатура. И поскольку справедливость все понимают по-разному, то можно сказать, что это несправедливая диктатура с точки зрения большинства населения.
Все это было бы не так интересно, если бы мы не видели со времен Античности и тем более в последствие один очень ясный признак, отличающий тиранию от всех других нехороших типов правления: от диктатуры, деспотизма и т. д. У тирана есть одна важная характеристика, и, развивая её, я постараюсь высказать и свое собственное мнение по поводу тирании.
Тиран мстит своим врагам. Тиран мстит своим противникам. Тиран боится своих противников, не обязательно актуальных, они могут быть и потенциальными, могут быть противниками, которые еще сами не знают, что они противники. И в отличие от благородного диктатора, автократора, который вносит правовой порядок, тиран вынужден мстить.
Если взять одно и классических произведений, посвященных тирании, «Гиерон» Ксенофонта, который рассматривает Лео Штраус в своей известной работе, то там помимо других несчастий тирана, которые описывает герой этого диалога, одно несчастье может являться самым страшным: он не может проявить милосердие. Тиран, в отличие от кого угодно другого, раб собственной политики мести. Можно, если вспомнить термин Ницше, говорить о метафизических предпосылках тирании он раб рессентимента, он раб чувства затаенной обиды, он раб той мстительной политики и мести как социального феномена, которого он пробуждает.
Но парадокс ситуации заключается в том, что и тираноборец, который приходит, свергая тирана, убивает его, уничтожает, также оказывается подверженным той же опасности, что и тиран. Опасаясь сторонников свергнутого тирана и его клиентелы, он оказывается вынужден так же прибегать к этой самой политике уничтожения противников, т.е политики мести.
И мне представляется, что для греков (в особенности для Аристотеля, и в некоторой степени для других представителей греческой политической философии) республика или полития, а меньшей степени слово демократия, которое носило, как правило, отрицательный характер, это был прерыв политики мести. Из круга тираноборчества, которое само перерастало в тиранию, из этого закольца, которое объединяется этой самой местью, полития ставит предел. Аристотелевская полития помимо всех остальных своих характеристик, одна является абсолютным. Она прекращает эти круги, когда монархия сменяется тиранией, демократия — охлократией и т. д. и когда тираноборчество само переходит в тиранию.
Все это имело бы чисто академический интерес, если бы мы сегодня не видели как в легитимный язык политической науки возвращается понятие «тирания тираноборчества». В том издании, в котором мне довелось работать, мы обращали внимание на потрясающую статью, которая вышла в 2008 году в журнале American interest, не просто очень известного, а классика американской историографии холодной войны Джона Льюиса Геддиса. Это был сентябрь—октябрь 2008 года, которая называется «Завершая тиранию» Ending Tyranny. Это очень симптоматически значимая статья, особенно если учитывать, что последовало после её опубликования. Смысл её кратко заключается в следующем. Американцам не следует заниматься строительством демократии, им не нужно готовить демократию, распространять её, строить демократию и отчитываться за строительство демократии в тех странах, которые они оккупировали, захватили и демократизировали. На самом деле демократию никто не понимает, кроме Запада. Демократия в американо-англо-саксонском понимании этого слова понятна в лучшем случае западу в целом, мусульманский мир вообще не понимает слова демократия, Африка тоже не понимает, что это такое. И в этом смысле неудобное чувство американских руководителей, в то время им еще был Джордж Буш, за то, что они не смогли построить демократию в Ираке, демократию в Афганистане, демократию в других странах, куда вступила нога американского солдата — в общем, в этом нет ничего страшного. По той простой причине, что для третьего мира, для других западных народов и цивилизаций слово «демократия» нужно бы заменить словом «свержение тирана». Нужно переакцентировать внешнюю политику, причем не только внешнюю, а в том числе закулисную внешнюю политику Соединенных Штатов с идеей строительство демократических институтов на идею тираноборчества, на идею свержения тиранов. Это понятно: свержение тиранов незападные народы понимают, и во всех, в том числе и мусульманских странах, (я сейчас, естественно цитирую Джона Льюиса Геддисона, а не выступаю от своего имени) есть понимание того, что есть несправедливое правление, есть понимание того, что несправедливое правление должно быть прекращено, есть сознание того, что это надлежит сделать, том числе даже используя внешнюю силу. И вот на это можно делать ставку.
Что из этого следует. Конечно, не связи с Геддисом, дал он какую-то установку или нет, он удивительно влиятельная фигура, он сопоставим с фигурами членов ЦК КПСС в Советском союзе. Т. е. это фигура, очень эстеблишментарная. Но почти как по команде в политических кругах российских, а может и не только, я не могу говорить за все академические цеха, но, во всяком случае, те цеха, которые имеют какое-то публичное явления, практически прекратились разговоры о строительстве демократии, ведь это был большой запущенный процесс, который начался в особенности в эпохе президентства Картера, еще раньше, но вот уже в 90-е годы достиг максимума, когда была такая наука транзитология, когда долго обсуждали вопросы о том, как следует переходить к демократическим институтам, о том, как их надо вводить, как их надо бережно и аккуратно институциализировать, ни в коем случае нельзя бороться со старыми элитами, нужно как-то их вовлекать, нужно сделать политический пакт. Все это были большие разговоры, и я сам в этом принимал участие, работая в журнале «Полис», все это кончилось почти как по команде. Вместо этого, начиная с определенного момента, идет постоянные разговоры о том, что надо свергать диктаторов, надо свергать тиранов, надо сбрасывать нехороших правителей. Кстати говоря, язык в российской оппозиции в значительной степени копирует эти паттерны. Я не видел за последнее время серьезных внутри российской политической оппозиции рассуждений, как собираются вводить демократический институт, собираются свергать власть. Это некий тренд, причем довольно общемировой.
Что здесь мне представляется важным. На самом деле, за этим возвращением к архаике, возвращение к языку тирана, тираноборчеству, свержение тиранов, это, конечно, возвращение к архаическому языку, к языку догегельскому. Это переход от мира Гегеля, от мира феноменологии духа со знаменитой диалектикой раба и господина, к миру Фрезера, к архаическому миру золотой ветви, где один сильный вождь уничтожается другим вождем и приходит на его место, и, в конечном счете, эта операция повторяется в будущем. Этот мир блестяще запечатлен Френсисом Фордо Коппола в фильме «Апокалипсис сегодня», где книга Фрезера лежит на столе у героя фильма полковника Курца. В этот мир, в котором царствует политика мести. Наверное, у этого перехода от политии к архаике тираноборческой и тиранической есть много предпосылок. Есть предпосылки экономические, о которых здесь было сказано, есть предпосылки социальные, но есть предпосылки и метафизические. И, мне кажется, главной метафизической предпосылкой является неожиданное, и я не знаю, чем оно обусловлено, но оно фактурой ощущается, реабилитация мести, как чувства, как социального института. На самом деле, это политика рессентимента, политика реабилитации мести как законного чувства по отношению к свергнутым властителям. Что особенно жутко по отношению к тем, которые сами пошли на какие-то изменения в том числе в сторону демократии, но тем не менее, эти изменения уже никого не волнуют, волнует сама месть.
И чем я бы хотел завершить, я не буду очень долго разговаривать на эту тему, я думаю сейчас выбор стоит именно так: либо полития (не хочется говорить слово демократия, оно сейчас немножко замылено) или республика, или ресентимент — или политика мести или политика строительства институтов. На самом деле, на мировом уровне сделан выбор в сторону архаики, и эта статья Геддисона является свидетельством в пользу этого. Мне кажется, для России было бы важно совершить противоположный выбор в своем отечестве и за пределами собственного отечества и доказать, что правовой порядок возможен, а месть надлежит держать в оковах.
Гейдар Джемаль
У меня такой вопрос: переход от феноменологии духа к золотой ветви. Но ведь дело в том, что расправа с Наполеоном со стороны монархов, которые образовывали гиперкультурный истеблишмент поздне абсолютстской Европы, это же не нынешний результат статьи в American interest, это же совершилось в 1815 году. Расправа с семьей Романовых в 1917 году, никто Гегеля в тот момент не отменял и никто не совершал провал в архаику. Как в данном случае с местью?
И потом, мне кажется, что по большому счету, во-первых, месть не уходила из реальной политики, она не могла уйти, потому что месть — это очень специфическая сакральная энергетика. Воля к мести — она очень специфична, она была всегда, она не может отмениться никаким дискурсом — это первый момент. А второй: я не вижу, почему месть противоречит политии. Может быть полития, которая, вместе с тем, является очищением человеческого пространства от других носителей, другого типа, другой модальности сознания, которые ответственные за ущерб, причиненный ныне пришедшим к власти носителем сознания. Я не обязательно апеллирую к диктатуре пролетариата и поражению в правах бывших господствующих классов. Есть и более тонкие формы воздействия на человеческое пространство в плане мести. Но, тем не менее, от две реперные точки: Наполеон и гражданин Романов. Как быть с этой ситуацией на фоне 2008 года с такой водораздельной статьей.
Борис Межуев
Хорошие все вопросы. На счет Наполеона. Расправа над Наполеоном — это звучит очень громко, потому что я думаю где-то в глубине у христианских монархов было понимание именно того, что ни в коем случае нельзя расправляться над Наполеоном, что расправа над этим человеком, несмотря на те несчастья, которые он принес Европе и многим семьям, и России и другим государствам как раз приведет к возвращению Наполеона в каком-то новом качестве. Он был все-таки сделан губернатором Эльбы, пока не вернулся из своей ссылки с этого острова и не повторил своего действия. И самое главное то, что потом было установлено. А потом, особенно усилиями Русского императора был установлен Священный союз — несомненно, самая великая попытка установить правовой порядок в Европе. Более великого не было, и я думаю, Организация Объединенных Наций во многом уступает Священному союзу именно с точки зрения правового порядка, потому что это была действительно идея, что можно установить такой тип международного порядка, который сочетал бы одновременно идею порядка и идею свободы. Я сейчас не буду долго распространяться на эту тему, но Александр I имел все основания верить Баронессе Крибнер и считать себя воплощением промысла божьего на Земле, потому что ничего более великого правовая мысль Европы не создала с того времени.
Что касается Романова. Понимаете, убийство Романова не было санкционирована никакими международными институтами, поэтому это не совсем удачный пример в это смысле, но это удачный пример в том плане, что любая из великих революций, все великие революции, которые приводили к убийству самодержца или монарха (французская, английская и русская) кончались самоотрицанием. Английская завершилась реставрацией, Французская завершилась реставрацией, Российская завершилась нашей сегодняшней ситуацией. Так что в какой-то степени все эти три убийства абсолютно говорят о справедливости того, что я сказал: что мир по Фрезеру — это не мир по Аристотелю. Что касается того, что месть — это уже ценностный спор, потому что я думаю, что в основу политии оказывается положена месть, оказывается положен ритуальный акт убийства верховного главы, не в первую очередь убийства, хотя вообще уничтожение и т. д., ритуального посрамления, то этот мир непрочен. И правовой порядок, который, в конечном счете, сводится к мести, а нынешний порядок основан на мести, при том на месте, которая оказывается выше, чем политика — Гаагский трибунал яркое этому свидетельство то этот мир никогда не приведет к созданию никакого правового пространства и этот мир войдет в движение к архаике и к смене племенных вождей племенными вождями.
Клаудио Мутти
Мне хотелось бы вернуться к парадигме, упомянутой в начале нашего семинара Александром Гельевичем Дугиным, к аристотелевской парадигме, в которой выделяется три положительных формы правления: монархия, аристократия и полития, и три негативных формы правления, такие как тирания, олигархия и демократия.
Хочу добавить классическую политологическую метаконцепцию римского политолога, политика и оратора Цицерона о том, что превосходство римской политической системы обусловлено тем, что эта система представляет собой как раз синтез трех положительных форм правления: монархии, аристократии и политии. Причем полития понимается как imperium populare Народная империя.
Таким образом, это была римская политическая система, согласно Цицерону, соединяет в себе монархический элемент. Главным монархическим элементом этой системы был консулат. Консулов было два: это был не один монарх, но их полномочия были существенно расширены и даже в какие-то периоды не ограничены. Элементом аристократии был сенат: ассамблея лучших представителей римских родов. И элементом политии, этой самой imperium populare, были народные собрания — комиции.
И если у Цицерона, который описывал древнеримское устройство, наблюдается синтез трех положительных систем, то сегодняшняя мировая политическая система представляет собой синтез трех выродившихся, дегенеративных систем: это тирания, олигархия и демократия.
Очень важно прояснить вопрос этимологического обмана, который образовался вокруг самого концепта, самого термина демократии. Согласно общепринятому объяснению, демократия — это власть народа, но демос — это не народ, в том смысле, в котором упоминается сейчас. На древнегреческом языке оно обозначается словом лаос, а если мы обратимся к этимологии термина демос, то он происходит от глагола даймос разделять. Отсюда даймон — демон — это разделитель, тот, кто разделяет.
Таким образом, изначально под словом «демос» подразумевались фракции внутри народов, которые сражались за власть, взаимно конкурировали в процессе борьбы за власть в различных древнегреческих полисах. Отсюда термин «демократия» — победа одной из этих фракций при подавлении других. В этом смысле это сопоставление демократии в её изначальном понимании с таким хорошо знакомым всем нам термином, как диктатура пролетариата.
Обозначение демократии как власти народа — это изначально обман этимологический, но обманом является так же и противопоставление демократии и тирании.
Демократия и тирания в Древней Греции изначально — это две системы, появившиеся тогда, когда демос брал власть в свои руки. Там, где не находилось одного выразителя власти демоса, появлялась демократия, там же, где полномочия передавались и делегировались одному лицу, появлялось то, что называется тиранией, но эти полномочия делегировались именно от демоса.
Демократия — это тирания коллектива, а тирания — тирания одного лица, которому полномочия передается демосом. В определенном смысле, это система сестер: демократия и тирания — это сестры.
Другое очень важное сущностное обман — когда демократия и свобода рассматриваются в качестве синонимов.
Вот этот изначальный сущностный обман разоблачается в речи Перикла — речь перед тем, как Перикл совершил самоубийство.
Перикл говорил: у нас, у афинян, существует режим, называющийся демократией, в тоже время, есть ли у нас свобода.
Многие античные авторы уже в то время демистифицировали понятие демократии, его реальное значение в античном мире. Здесь можно указать на анонимного автора труда «Афинская полития»
Авторство этого текста предписывалось многим авторам, в том числе Ксенофону, но для нас это не столь важно. Анонимный автор данного трактата возводит афинскую демократию к колосократии. Он спрашивает: почему у нас, у афинян есть демократия? Потому что у нас есть демос, т. е.фракция народа, которая контролирует морское пространство.
Потому, что именно демос обладает финансовыми капиталами для строительства кораблей и для найма экипажа.
Можно много говорить о разоблачении демократии в трудах античных писателей, но достаточно упомянуть бессмертную сатиру Аристофана, в которой он описывает «парламентский критинизм». В России политический мыслитель Ленин тоже такой термин употреблял.
Классическая тирания, которую мы знаем из учебников по политологии, сегодня существует очень редко, если вообще существует.
В современном мире присутствует система, позволяющая себе синтез выродившихся отрицательных систем, которых упоминает Платон и Аристотель.
На самом деле, демократическая форма является манифестацией олигархической тирании.
С точки зрения идеологии можно здесь упомянуть концепцию Карла Шмитта, который говорил о тирании ценности.
Что это за тирания ценности. Она воплощается в идеологии прав человека, которую можно характеризовать как идеологическую тиранию или тиранию идеологии. Данная идеология американоцентрична и направлена на подавление всех систем, которые так или иначе противостоят однополярной гегемонии или не вписывается в концепцию гегемонии.
Заключая выступление, если бороться против современной тирании, тирании постмодерна невозможно избежать борьбы с этими двумя элементами. Которые являются конститутивными для нее, т. е. элементами демократии и элементами…
Шейх Паллвичини
Во имя Бога милостивого и милосердного, хочется поблагодарить, прежде всего, организаторов этой конференции: господина Гейдара Джемаля и Александра Гельевича Дугина, пригласившего на конференцию, а так же прошу прощения за то, что доклад будет на английском языке, которого некоторые, возможно, не понимают. Выражаю благодарность сеньору Мутти, который начал свой доклад с этимологического уяснения ряда очень важных терминов, потому что в докладе господина Паллавичини тоже будет содержаться этимология терминов, на этот раз связанных с религией.
Хотелось бы начать доклад с известных коранических слов: «я был скрытым сокровищем, — говорит Бог всемогущий в священной традиции, открытой нам пророком Мухаммедом. — Я хотел быть узнанным, и поэтому я создал мир». Причиной создания мира было Божественное желание быть узнанным человеком, который умирая в себе, умирает внутри себя до настоящего умирания, до физической смерти.
В этом заключается сущность примордиальной традиции: Основа чистейшей и изначальной исламской ортодоксии. Единство, которое объединяет все откровения, истина, которую невозможно полностью раскрыть, потому что она идентична с Богом всемогущим самим по себе, который не является ни еврейским, ни христианским, ни мусульманским.
Сущностно идентичность всех традиций, беря, разумеется, во внимания их провиденциальные различия — это истина, которая остается неизменной воперед существования всего человеческого цикла. В начале этого цикла, согласно священным доктринам, была лишь одна традиция, которой соответствует одна человеческая модель. В исламе эта модель имеет название «совершенный человек»
Постепенное удаление от Бога и постепенное падение человека из его примордиального, изначального состояния, сделало необходимыми последующие откровения, которые, в связи с различными формами своего воплощения и открытия, прикрывают одну-единственную традицию и единственную реальность. Их главная функция состоит в том, чтобы вновь и вновь вспоминать о божественном происхождении творения.
Вот эти аспекты традиционной доктрины являются ключевыми для понимания религии вообще и ислама в частности. Таким образом, несмотря на то, что кораническое откровение произошло в 7 веке н. э. , исламская традиция началась с Адамом — с первым человеком и первым пророком ислама и проследовала вплоть до Муххамеда, мир ему — это печати пророков, которым заканчивается цикл откровений. В этом смысле, ислам, соединяет в себе наследие вех предыдущих пророков в финальном синтезе, который имеет эсхатологичекий смысл.
И таким образом исламская традиция является неким мостом, который позволит нам осуществить переход от этого цикла к следующим. Эсхатологический момент здесь состоит в том, что Христос возвращается в своем втором пришествии не для того, чтобы принести свое откровение, которое он уже принес во время своего первого пришествия, но для того, чтобы служить печатью святости и суда, назначение которой состоит в том, чтобы призывать сердца людей, проверить их, в каком смысле они верны божественному….
Таким образом, нет причины бояться, что цикл, который предвиден теократическими и теоцентрическими священными книгами истинно традиционных цивилизаций может быть закрыт в любой момент истории, в любой точке истории. И так же нет причины для того, чтобы обманывать себя относительно неопределенно долгого линейного прогресса и в бесконечной эволюции человечества.
Таким образом, мы воспринимаем ислам не только как призыв к постижению единства и единственности Бога. Я свидетельствую, что нет богов или Бога, кроме Аллаха т. е. богов в противопоставление к Богу с большой буквы, но так же в смысле подчинения его воле, именно его законам, которые дал нам единственный Бог, дал всем народам мира и всем народам человечества в различные эры его существования через пророков и их учения, через пророков, которых он посылал, начиная с первого исламского пророка Адама.
Можно напомнить известный коранический аят: если бы Бог пожелал, он бы создал из вас одну общину, но не сделал этого, для того, чтобы проверить вас в том, что дано. Таким образом, соревнуйтесь в добрых делах, которые возвратят вас к Богу, и он в свою очередь оповестит вас и направит вас во всех вещах, которые пребывают сейчас в разладе.
Данная речь не является с нашей стороны попыткой еще раз осуществить проповедь доктрины, которая на протяжении четырнадцати столетий благодаря божественному провидению распространилась на огромной географической территории среди миллиарда верующих. Ислам универсален не только потому, что распространился по всему миру, но универсален потому, что он послан Богом всем людям Земли и даже относительно небольшому количеству его европейских последователей. Относительно небольшому — в сравнение с жителями других континентов. И не только благодаря недостатку знания этих принципов и их противоположности западных религиозных институтов он распространился столь мало в современном западе, но главным образом благодаря враждебности жителей современного Запада и их пустоте и неспособности постичь восточную духовность и священное измерение божественного откровения.
В настоящее время 2000 лет спустя с рождения пророка Исса — нашего Господа Иисуса, когда мы ожидаем конца времен, необходимо напомнить, что общей является не только эсхатология всех пророческих откровений, но и наша персональная, личная эсхатология. В священном Коране сказано: скоро мы покажем вам знаки вплоть до самых дальних пределов земли, а так же в ваших душах, до тех пор, пока эти знаки не станут для вас проявлением истины.
Поскольку мы, как мужчины, так и женщины, родившиеся на Западе, в данном пространственно-временном континууме, начало которого было отмечено пришествием Иисуса, наша ответственность заключается так же в том, чтобы ожидать второго пришествия, которое способно возвести нас к Богу через открытые золотые ворота Святого города Иерусалима.
В эти трудные времена, в которых мы наблюдаем подрыв всех религий, мы обладаем ответственностью вмешаться в этот порядок вещей для того, чтобы притворить этот яд в лекарство, выйти из этого кризиса, который охватывает каждого из нас. И здесь полезно обратиться к этимологическому смыслу термина «кризис», который означает «разделение» и означает так же момент истины, который разделяет правильный порядок вещей от неправильного. Для нас, людей веры, это означает отделение от всего того, что мешает нам постигать и воспринимать Бога. И так же, с другой стороны, эсхатология, которая знакома каждому из нас, и конец света, который он проповедует не будет концом мира, но, согласно словам Шейха Генона, только концом одного из миров. Спасибо.
Максим Шевченко
Теперь я позволю себе взять буквально пять минут для завершения. Мы переходим к уже завершающей фазе. Мне хотелось бы обратить ваше внимание на название нашего сегодняшнего обсуждения: «Тирания и современное общество». В связи с этим мне представляется, что есть ряд вопросов, которые вынуждают нас говорить не о феноменах сознания или нашего восприятия современного общества, о том, что мы считаем властью, что мы считаем узурпацией власти, что мы считаем легитимной властью или о том, что мы можем этому противопоставить. А о некоторых принципах, которые современное общество и современный мир навязывает нам как таковой. Человек XXI века — это человек во многом разъятый, поскольку все то, что составляло содержание человеческого, начиная от Платона, Аристотеля, через Средневековую схоластику абсолютно мощную и традиционалистскую, через гуманистическую эпоху, через эпоху постмодерна сегодня разъято и не существует. Недавно Гейдар Джемаль выступил со статьей, посвященной Ларсу фот Триеру, в которой предложил простой термин, который долго вертелся на языке, но не рождался: человек умер. Человек как мера вещей, который вдохновлял на протяжении тысячелетий мысль, гармонию, стремящуюся к порядку, к содержательной части описания бытия — этот человек умер.
В каком смысле сегодня мы можем говорить о том, что мы хотим власти, что мы хотим закона, чего мы хотим. Мы, несущие в себе опыт предыдущей истории, которая нам видится, мне лично видится как история непрерывного угнетения, история непрерывной тирании. Я думаю, почему именно такой образ возникает в моей голове? Является ли это ущербом моего сознания, моего мировосприятия или является это интерпретацией некой объективной реакции. Почему ничто истории человечества — ни полития, ни полисы, ни монархические возвышенные порывы, ни халифат — не удовлетворяет запроса на ощущение собственной сопричастности всем этим формам власти и всем этим формам общества. Сегодняшнее либеральное общество, снимающее концепт власти как таковой, власти, к которой мы привыкли. У власти как власти-авторитета, прежде всего, как авторитета, основывающегося на священном принципе монархии, или авторитета, основывающегося на священном принципе народа, или на священном принципе свободы, на самом деле добивает и доуничтожает нас в нашем отношении к привычным концептам. Поскольку мир, в котором можно купить любой образ, мир, в котором можно представить любой образ с помощью определенных технологий, на самом деле, деперсонифицирует власть, закон, порядок и, стало быть, являясь абсолютно тотальным по отношению к нам в силу того, что мы оказываемся противостоящими ему с его огромным наследием политически-философской религиозной мысли. Он является настолько тотальным, что он воспринимается как тирания, современный мир.
Какой выход из этой ситуации. Мысль о том, что человек умер есть мысль о том, что умер классический человек, с попытками объяснить и описать мир вокруг себя в своих человеческих категориях, в своих человеческих смыслах, поскольку этот человек, который так описывает мир, и является главным конструктором и создателем любых видов власти, которые есть тирания априори. Мой тезис: нет власти, которая не была бы тиранической властью. В этом пространстве, в этом измерении и истории мы можем говорить о любой власти: сакральная ли это власть, традиционалистская ли это власть, власть ли это безбожья, власть ли эта народа или власть ли это очередного Бонапарта, как абсолютная власть тирании.
Сегодняшний мир ставит перед нами прямой вопрос — какой тип свободы, какой тип восстания, какой тип дальнейшего движения мы можем и готовы предложить, для того, чтобы не исчезнуть абсолютно вместе с этой смертью человека, как принципа бытия, как принцип измерения, мера вещей. Мы можем остаться тенями великих мыслителей древности, гуманизма, постгуманистической эпохи, кого угодно. На мой взгляд, в какой-то мере — это проблематика сформирована Юлиусом Эволой в «Оседлать тигра», в его выдающейся работе, в которой он попытался выгрести из-под обломков всего того, что было наворочено человеком и человеческой историей, показать, что сознание сегодня мыслящее и понимающее себя в бесконечном одиночестве. А сегодня мыслить — это ощущать огромное, чудовищное одиночество, потому что нет ничего, на что мы трезво отдавая себе в этом отчет, могли бы опереться в полном смысле этого слова, как на нечто, что держало бы нас на поверхности, держало бы нас в этом бытии. Само бытие ставится под сомнение сегодняшним честным и принципиальным нашим сознанием и поэтому мы так легко обсуждаем: будет диктатура или нет, будет ли демократия в России. Знаете, а может быть будет анархическая республика? А может, казачья республика? А может быть Папа Римский придет и поставит нам кардинала над всей страной и наконец-то порядок придет? Зачем? Почему? В чем законность любой власти в современном мире? Потому что мы так решаем? Потому что мы так договариваемся? Потому что есть общественный договор? Но мы прекрасно понимаем, что даже заключая сегодня общественный договор любого вида, мы внутри себя подвергаем таким сомнениям, право тех, кто подписывает этот общественный договор, заключает и формулирует его, который уже внутри нас, внутри нашего сознания, как бы мы не обманывали себя, не позволяет считать его легитимным, поэтому… Вот Исраэль вспоминал тоже Грамши и, мне кажется, что эти вопросы поставлены в том числе и им достаточно жестко и достаточно серьезно. О чем дальше мы можем договориться для того, чтобы избежать внутри себя этого ощущения подчиненности, предопределенности политической истории и истории, которая является и ощущается нами как тирания. Мне кажется, что царство порядка, которое некоторыми выступающими предлагается как выход, на самом деле не является выходом, поскольку оно заключает в себе червоточину, заключает в себе возможность упадка и угнетения.
Честно говоря, у меня пока нет ответа на этот вопрос. Может быть, восстановление героического образца человеческой личности, может быть, следование навстречу неким героическим идеалам. Я пока не знаю ответа, потому что он скрывается для меня лично, я говорю сейчас о своей внутренней рефлексии, о своем понимании за порогом того, что мы можем сформулировать или обозначить некими знаками. Здесь мы можем впасть в мистицизм или, наоборот, в абсолютную деконструкцию любого символического пространства. И то, и то будет в определенной степени допущением, как мне представляется. В современном мире есть только одну чувство, которое меня не покидает и которое я остро ощущаю: что все современное мироустройство практически в любой точке земного шара есть в той или иной форме устройство тираническое. Не может удовлетворить ни один правитель, ни один закон и ни одна совокупность законов внутреннему ощущению, что лишают, подавляют свободе самореализации, свободе саморазвития, свободе интерпретации, свободы быть человеком, в конце концов, свободы умереть, чего не дает современный мир. Даже этой свободы он нам не дает, и поэтому вопрос, который мы ставим, — является тиранией и современное общество — является очень важным вопросом эпохи надвигающейся неизбежно восстания нового типа человека против созданного и сконструированного мира. Михаил Хазин говорил о том, что средний класс исчезает и будет бороться за свою жизнь. На самом деле, это очень четкое определение того, что происходит на Уолл-Стрите сегодня. У света никакое не левое движение, не социалисты. Это люди, которые внезапно поняли, что они не могут потреблять так, как привыкли потреблять. Они требуют от демократической власти то, чтобы она им вернула способность потреблять. Эти люди примут любого узурпатора, любого тирана, любого антихриста, любого, кто даст им хлеба, зрелищ и возможность ощущать себя на коне, ощущать себя теми, кем они привыкли себя чувствовать.
У меня вопрос: устраивает ли это нас, которые обращаются к имени Флориана Гейера, как к человеку, который призрел все, что он имел для того, чтобы служить идее борьбы с тиранией. Напомню, что вторая строчка в той песне, с которой я начал «Wir wollen mit tirannen rauchen» — «Мы должны бороться с тиранами». Мы должны бороться с теми, кто не позволяет людям жить, дышать, развиваться, верить, чувствовать и так далее. Так, как они… не то, чтобы хотят, потому что даже слово «желание» здесь не совсем точное. Так, как они должны это делать. А как они должны?
Ответы на вопросы, которые мы предложили сегодня вам к пониманию, мне кажется, могли бы достаточно ясно и четко, по крайней мере, обозначить нам те путеводные вехи, по которым должна двигаться современная история, которая будет двигаться людьми, для которых уже не остается ничего такого в этом мире, что бы они не ощущали как тираническое угнетение в той или иной форме. Поиск свободы, поиск форм свободы, поиск образцов свободы внутри себя, договоренности об этом типе свободы, создание новых сакральных приоритетов в этом мире, мне кажется, и будет содержанием грядущей эпохи. Спасибо.
Гейдар Джемаль
Буквально две минуты для завершения. После чего, я думаю, что наше замечательное собрание можно считать закрытым. Максим Шевченко замечательно сказал, что всякую власть мы воспринимаем как тиранию, и это, на самом деле, справедливо, в том числе и с точки зрения ислама. И коль скоро исламская тематика была внесена сюда выступлением Шейха Палавичини, я позволю себе тоже сослаться на исламское измерение в этом отношении, потому что всевышний Аллах в своем святом Коране сказал: «Мы установили во всех селениях правителей тиранами, не правителями, а преступниками». Т. е. все правители объявлены Богом преступниками. Это означает, что правители представляют собой некий вызов, на который нужно ответить и который нужно преодолеть, потому что правители являются представителями бытия с большой буквы в человеческом измерении. А само бытие есть тирания, потому что бытие не имеет смысла. Главное свойство бытия — это бессмысленность, а главная способность сознания, которое свидетельствует это бытие, жажда смысла, полагание смысла. Поэтому столкновение абсурда, который может и который обладает всей полнотой мощи и сознание, которое не может ничего — это и есть тайный нерв тирании. Поэтому представители бытия — правители — они и есть тираны, они и есть преступники. А на это может быть только один ответ: повинуйтесь Аллаху, его посланнику и тем из вас, кто обладает амором — т. е. делом, приказом, проектом преодолеть эту бессмысленность, этот угнетающий гнет абсурда, который есть сама эссенция существования.
Спасибо. Мы будем исследовать эту тему дальше.
Поделиться: |
- ↑ Доклады
- ← Мейнстрим как стратегическое оружие системы
- → Современная демократия как политический институт